Я рассказал о своих идеях Мин Ши, просто чтобы проверить, не упускаю ли что-нибудь важное, но парень неожиданно оказался гораздо полезнее, чем это виделось на первый взгляд.
— Чжунго не очень хорошие рабочие, но я брошу клич, и многие мань чжоу придут в твой корпус десятниками. Они проследят, чтобы каждый работал как положено.
— Цена? — тут же спросил я, моментально прикинув разницу. Одно дело, когда я мог привлекать китайцев только на подсобные тяжелые работы, и совсем другое, если получится доверить им что-то более сложное.
— Нам хватит того, что мы сможем учиться у такого шан сяо, как ты, — просто ответил молодой парень с косой, и столько стояло за его словами.
Быстрый ответ — значит, это не его решение, а Мин Тао и тех, кто стоит за ним. Какая-то сила внутри Китая хотела учиться, хотела обрести новые возможности, и вот вопрос — зачем? А если мы продолжим, тогда что я получу в итоге? Новое китайское восстание? Удар в спину России, когда мы будем меньше всего его ждать?.. Моя подозрительность, без которой было невозможно представить себя в будущем, трубила тревогу, вот только… В этом времени я научился и кое-чему другому. Сразу же вспомнился капитан Хорунженков и его сожаления о том, что Китай утратил самостоятельность, перестал быть союзником. Так, может, наша сделка поможет это исправить? Россия ведь не боится договариваться со своими соседями на равных? Я вот точно не боюсь.
С другой стороны, а зачем гадать за других? Промолчит Мин Ши или нет, даже тишина станет ответом.
— Ваши планы на Маньчжурию?
— Это наша родина.
— Ваши планы на родину, когда станете сильнее?
— Она должна сохраниться.
— Сама по себе или возможны компромиссы?
— Мы были частью Китая, мы можем быть частью другой империи. Важно не название, важно, что вы с союзниками идете по одному пути.
— Вы не боитесь предать своих предков? Их выбор?
— Их выбор — это их выбор, наш — это наш. Предки помогают, но не управляют нами.
Я невольно покачал головой: все-таки мы с китайцами слишком уж отличаемся. Вернее, с маньчжурами. Когда-то они захватили Китай, но так и не стали тут своими. Древняя родина значила и значит для них больше, чем то, что было их всего-то несколько веков… Возможно, в будущем у нас получится лучше понять друг друга, а пока, пожалуй, просто остановимся на изначальной договоренности.
Вот так сумбурно все и закончилось. Хотелось бы сказать, что уже на следующий день я смог со всем разобраться, но у меня до этого даже руки не дошли. С рассвета и до самого заката просидел за бумагами. Надо было подготовить отчеты по своей линии, потом проверить снабжение, а для всего этого нужны были цифры. По моим поручениям в этот день бегало с десяток адъютантов и морщили лбы все до последнего офицеры, но вроде бы получилось ничего не упустить.
Точные потери вплоть до каждого отделения, точные остатки как военного, так и хозяйственного припаса. Что-то принадлежало нам официально, что-то надо было принимать на баланс… Причем канцелярия Куропаткина завернула мои первые записки, поставив вердикт, что нет в реестре причины постановки на учет «захвачено у японцев». Пришлось поменять на «взято по воле Божьей». Не знаю, было ли уже это в реестре или до чиновников дошли слухи о моей сделке с главнокомандующим, но дальше спорить никто не стал. Ну, а я получил возможность перейти к бумагам по наградам.
И ведь не расскажи мне Куропаткин, как правильно подавать на Георгия, сколько бы людей могло мимо него пролететь! А так я просматривал представления, отправлял на доработку те, где не хватало героической фактуры, а где-то… Делал себе пометки, какую роту или взвод нужно проверить лично. А то в некоторых, уж слишком героических, явно требовалось что-то делать с командиром, а в других, где все было слишком рутинно и буднично, наоборот, стоило поискать кандидатов на повышение.
В течение дня прерывался всего один раз — когда ко мне заглянули наши спасенные пленники, чтобы в деталях рассказать, как именно их повязали.
— Простите, Вячеслав Григорьевич, — Врангель посыпал голову пеплом. — Я ведь сразу понял, что Самсонов меня слушать не будет, но вспылил, полез на него… А смог бы сдержаться, хотя бы сам успел вернуться.
— Будешь умнее в следующий раз, — я подвел единственный возможный итог.
— Буду, но… Неужели мы теперь на поддержку кавалерии положиться не сможем?
— Почему? — вот теперь я не понял.
— Так Самсонов меня ославил среди наших за дерзость. Могут бойкот объявить.
— То есть им прикажут помочь нам в наступлении, а они останутся на месте?
— Приказ выполнят, но… Это же по-разному можно сделать. Вы понимаете?
Я понимал.
— Даже Мищенко больше не поможет? — спросил я.
— Вы с ним дружны, тут по-разному может быть, — Врангель опустил взгляд. — Если прикажете, я попрошу перевода. Меня вернут в Польшу, а вы сможете снова нормально сражаться.
— Нет, — сразу отмел я. — Во-первых, ты выполнял мой приказ, и я от своих слов отказываться не буду. А во-вторых, мы своих не бросаем.
— Но тогда как? У вас теперь корпус, разве вам хватит всего двух сотен казаков?
— Не хватит, но… В крайнем случае, наберем добровольцев, — я быстро нашел решение. — Запишем вольноопределяющимися, а коней да оружия у нас хватит.
— Но даже добровольцам нужно платить. И на довольствие могут не поставить. У вас хватит денег? — Врангель подобрался.
— С деньгами мы решим, — я задумался и кивнул сам себе. — Точно решим. Вопрос в другом: сможешь ли ты собрать достаточно добровольцев?
— Это точно не проблема, — Врангель широко заулыбался. — Попрошу всех наших написать письма, да и сам брошу клич. Под ваши-то знамена, ваше высокоблагородие, люди сразу потянутся.
— Да? — я тоже улыбнулся. — А мне вот намекнули, что с офицерами для меня, наоборот, проблема.
— Так то офицеры! А казаки вас уважают!
В общем, с Врангелем мы договорились — сотник впервые после освобождения из-под стражи выдохнул, осознавая, что жизнь не то, что не кончена, а лишь начинает набирать обороты. Ну, а я начал разбираться теперь уже с фельдшером Короленко.
— Вернули наш поезд, — первым делом доложил тот. — Я лично проследил, как его перегоняли на запасные пути поближе к нам. Потом прислал наших нестроевых с санитарами, чтобы там внутри прибраться. И вот еще составил список: что у нас там хранилось из медицинских припасов раньше, а что теперь пропало без следа.
Я взял бумагу, там было больше сотни позиций: бинты, одежда, всякие порошки, посуда, приборы и инструмент. Много всего у нас было и почти ничего не осталось.
— Соберите новый припас из того, что есть при полевых частя, — решил я. — А с остальным я разберусь. Это же ляоянский госпиталь нас обчистил?
Некрасиво вышло, но я был уверен, что мы с Вреденом сумеем найти общий язык, и нам все оперативно вернут. Возможно, даже с запасом.
— Поезд собирались отдать Красному Кресту, так что за порядком там следил начальник госпиталя, к которому нас приписали. Некто Виктор Семенович Стелин.
Я сначала замер — никак не получалось вспомнить, откуда же я знаю это имя. А потом вспыхнуло: это же тот самый доктор, к которому ушла моя бывшая дама сердца. Даже забыл, что они могут быть где-то рядом, и вот как судьба столкнула. Ну… Если монументальную Венеру я был готов уступить без боя, то вот бинты Стелину придется вернуть. Мой кулак сам собой сжался, но я удержал себя в руках… Завтра же прием: попробую сначала решить дело миром, и только потом уже можно будет делом напомнить некоторым, что воровать у армии — это не самая безопасная идея.
Прием… Я неожиданно осознал, что еще вчера думал о нем как о вынужденной трате времени, но всего за день все сильно изменилось. Во-первых, история с доктором, во-вторых, необходимость проверить свои отношения с Мищенко, в-третьих, те обещанные Куропаткиным штабные… Как я вчера их назвал? Желторотые юнцы? Идиот. Вот день посидел в бумагах, разбираясь в огромном хозяйстве не такого уж и большого корпуса, успел всего ничего и сразу же осознал, как мне не хватает свободных рук, которые могли бы снять с плеч эту махину.